Cочинение «Общество будущего в четвёртом сне Веры Павловны. Четвёртый сон Веры Павловны Н.Г.Чернышевский Что делать Что делать. 4 сон в романе что делать

холодно и сыро, зачем же быть здесь? Здесь из 2 000 человек осталось теперь

десять - двадцать человек оригиналов, которым на этот раз показалось

приятным разнообразием остаться здесь, в глуши, в уединении, посмотреть на

северную осень. Через несколько времени, зимою, здесь будут беспрестанные

смены, будут приезжать маленькими партиями любители зимних прогулок,

провести здесь несколько дней по-зимнему".

Но где ж они теперь? - "Да везде, где тепло и хорошо, - говорит

старшая сестра: - на лето, когда здесь много работы и хорошо, приезжает сюда

множество всяких гостей с юга; мы были в доме, где вся компания из одних

вас; но множество домов построено для гостей, в других и разноплеменные

гости и хозяева поселяются вместе, кому как нравится, такую компанию и

выбирает. Но принимая летом множество гостей, помощников в работе, вы сами

на 7-8 плохих месяцев вашего года уезжаете на юг, - кому куда приятнее. Но

есть у вас на юге и особая сторона, куда уезжает главная масса ваша. Эта

сторона так и называется Новая Россия". - "Это где Одесса и Херсон?" - "Это

в твое время, а теперь, смотри, вот где Новая Россия".

Горы, одетые садами; между гор узкие долины, широкие равнины. "Эти горы

были прежде голые скалы, - говорит старшая сестра. - Теперь они покрыты

толстым слоем земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких

деревьев: внизу во влажных ложбинах плантации кофейного дерева; выше

финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями

сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис". - "Что ж это

за земля?" - "Поднимемся на минуту повыше, ты увидишь ее границы". На

далеком северо-востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке

от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же

юго-восточном направлении, длинный и широкий залив; на юге далеко идет

земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким

заливом, составляющим ее западную границу. Между западным узким заливом и

морем, которое очень далеко на северо-западе, узкий перешеек. "Но мы в

центре пустыни?" - говорит изумленная Вера Павловна. "Да, в центре бывшей

пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой

реки на северо-востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую

же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от

нее, про которую говорилось в старину, что она "кипит молоком и медом"

{149}. Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного

пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною

степью, какою был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы

других странах: всем и много места, и довольно работы, и просторно, и

обильно. Да, от большой северо-восточной реки все пространство на юг до

половины полуострова зеленеет и цветет, по всему пространству стоят, как на

севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто

бесчисленные громадные шахматы на исполинской шахматнице. "Спустимся к

одному из них", - говорит старшая сестра.

Такой же хрустальный громадный дом, но колонны его белые. "Они потому

из алюминия, - говорит старшая сестра, - что здесь ведь очень тепло, белое

меньше разгорячается на солнце, что несколько дороже чугуна, но по-здешнему

удобнее". Но вот что они еще придумали: на дальнее расстояние кругом

хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них,

высоко над дворцом, над всем дворцом и на, полверсты вокруг него растянут

белый полог. "Он постоянно обрызгивается водою, - говорит старшая сестра: -

видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан,

разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно; ты видишь, они

изменяют температуру, как хотят". - "А кому нравится зной и яркое здешнее

солнце?" - "Ты видишь, вдали есть павильоны и шатры. Каждый может жить, как

ему угодно; я к тому веду, я все для этого только и работаю". - "Значит,

остались и города для тех, кому нравится в городах?" - "Не очень много таких

людей; городов осталось меньше прежнего, - почти только для того, чтобы быть

центрами сношений и перевозки товаров, у лучших гаваней, в других центрах

сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на

несколько дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно

сменяется, бывает там для труда, на недолгое время". - "Но кто хочет

постоянно жить в них?" - "Живут, как вы живете в своих Петербургах, Парижах,

Лондонах, - кому ж какое дело? кто станет мешать? Каждый живи, как хочешь;

только огромнейшее большинство, 99 человек из 100, живут так, как мы с

сестрою показываем тебе, потому что это им приятнее и выгоднее. Но иди же во

дворец, уж довольно поздний вечер, пора смотреть на них".

Но нет, прежде я хочу же знать, как это сделалось?" - "Что?" - "То,

что бесплодная пустыня обратилась в плодороднейшую землю, где почти все мы

проводим две трети нашего года". - "Как это сделалось? да что ж тут

мудреного? Ведь это сделалось не в один год, и не в десять лет, я постепенно

подвигала дело. С северо-востока, от берегов большой реки, с северо-запада,

от прибережья большого моря, - у них так много таких сильных машин, - возили

глину, она связывала песок, проводили каналы, устраивали орошение, явилась

зелень, явилось и больше влаги в воздухе; шли вперед шаг за шагом, по

нескольку верст, иногда по одной версте в год, как и теперь все идут больше

на юг, что ж тут особенного? Они только стали умны, стали обращать на пользу

себе громадное количество сил и средств, которые прежде тратили без пользы

или и прямо во вред себе. Недаром же я работаю и учу. Трудно было людям

только понять, что полезно, они были в твое время еще такими дикарями,

такими грубыми, жестокими, безрассудными, но я учила и учила их; а когда они

стали понимать, исполнять было уже не трудно. Я не требую ничего трудного,

ты знаешь. Ты кое-что делаешь по-моему, для меня, - разве это дурно?" "Нет".

- "Конечно, нет. Вспомни же свою мастерскую, разве у вас было много средств?

разве больше, чем у других?" - "Нет, какие ж у нас были средства?" - "А ведь

твои швеи имеют в десять раз больше удобств, в двадцать раз больше радостей

жизни, во сто раз меньше испытывают неприятного, чем другие, с такими же

средствами, какие были у вас. Ты сама доказала, что и в твое время люди

могут жить очень привольно. Нужно только быть рассудительными, уметь хорошо

устроиться, узнать, как выгоднее употреблять средства". - "Так, так; я это

знаю". - "Иди же еще посмотреть немножко, как живут люди через несколько

времени после того, как стали понимать то, что давно понимала ты".

Они входят в дом. Опять такой же громаднейший, великолепный зал. Вечер

в полном своем просторе и веселье, прошло уж три часа после заката солнца:

самая пора веселья. Как ярко освещен зал, чем же? - нигде не видно ни

канделябров, ни люстр; ах, вот что! - в куполе зала большая площадка из

матового стекла, через нее льется свет, - конечно, такой он и должен быть:

совершенно, как солнечный, белый, яркий и мягкий, - ну, да, это

электрическое освещение {149a}. В зале около тысячи человек народа, но в ней

могло бы свободно быть втрое больше. "И бывает, когда приезжают гости, -

говорит светлая красавица, - бывает и больше". - "Так что ж это? разве не

бал? Это разве простой будничный вечер?" - "Конечно". - "А по-нынешнему, это

был бы придворный бал, как роскошна одежда женщин, да, другие времена, это

видно и по покрою платья. Есть несколько дам и в нашем платье, но видно, что

они оделись так для разнообразия, для шутки; да, они дурачатся, шутят над

своим костюмом; на других другие, самые разнообразные костюмы разных

восточных и южных покроев, все они грациознее нашего; но преобладает костюм,

похожий на тот, какой носили гречанки в изящнейшее время Афин - очень легкий

и свободный, и на мужчинах тоже широкое, длинное платье без талии, что-то

вроде мантий, иматиев; видно, что это обыкновенный домашний костюм их, как

это платье скромно и прекрасно! Как мягко и изящно обрисовывает оно формы,

как возвышает оно грациозность движений! И какой оркестр, более ста артистов

и артисток, но особенно, какой хор!" - "Да, у вас в целой Европе не было

каждом другом столько же: образ жизни не тот, очень здоровый и вместе

люди в оркестре и в хоре беспрестанно меняются: одни уходят, другие

становятся на их место, - они уходят танцовать, они приходят из танцующих.

У них вечер, будничный, обыкновенный вечер, они каждый вечер так

веселятся и танцуют; но когда же я видела такую энергию веселья? но как и не

иметь их веселью энергии, неизвестной нам? - Они поутру наработались. Кто не

наработался вдоволь, тот не приготовил нерв, чтобы чувствовать полноту

веселья. И теперь веселье простых людей, когда им удается веселиться, более

радостно, живо и свежо, чем наше; но у наших простых людей скудны средства

для веселья, а здесь средства богаче, нежели у нас; и веселье наших простых

людей смущается воспоминанием неудобств и лишений, бед и страданий,

смущается предчувствием того же впереди, - это мимолетный час забытья нужды

и горя - а разве нужда и горе могут быть забыты вполне? разве песок пустыни

не заносит? разве миазмы болота не заражают и небольшого клочка хорошей

земли с хорошим воздухом, лежащего между пустынею и болотом? А здесь нет ни

воспоминаний, ни опасений нужды или горя; здесь только воспоминания вольного

труда в охоту, довольства, добра и наслаждения, здесь и ожидания только все

того же впереди. Какое же сравнение! И опять: у наших рабочих людей нервы

только крепки, потому способны выдерживать много веселья, но они у них

грубы, не восприимчивы. А здесь: нервы и крепки, как у наших рабочих людей,

и развиты, впечатлительны, как у нас; приготовленность к веселью, здоровая,

сильная жажда его, какой нет у нас, какая дается только могучим здоровьем и

физическим трудом, в этих людях соединяется со всею тонкостью ощущений,

какая есть в нас; они имеют все наше нравственное развитие вместе с

физическим развитием крепких наших рабочих людей: понятно, что их веселье,

что их наслаждение, их страсть - все живее и сильнее, шире и сладостнее, чем

у нас. Счастливые люди!

Нет, теперь еще не знают, что такое настоящее веселье, потому что еще

нет такой жизни, какая нужна для него, и нет таких людей. Только такие люди

могут вполне веселиться и знать весь восторг наслажденья! Как они цветут

здоровьем и силою, как стройны и грациозны они, как энергичны и выразительны

их черты! Все они - счастливые красавцы и красавицы, ведущие вольную жизнь

труда и наслаждения, - счастливцы, счастливцы!

Шумно веселится в громадном зале половина их, а где ж другая половина?

"Где другие? - говорит светлая царица, - они везде; многие в театре, одни

актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные

рассеялись по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке; иные в аллеях сада,

иные в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но

больше, больше всего - это моя тайна. Ты видела в зале, как горят щеки, как

блистают глаза; ты видела, они уходили, они приходили; они уходили - это я

увлекала их, здесь комната каждого и каждой - мой приют, в них мои тайны

ненарушимы, занавесы дверей, роскошные ковры, поглощающие звук, там тишина,

там тайна; они возвращались - это я возвращала их из царства моих тайн на

легкое веселье Здесь царствую я".

"Я царствую здесь. Здесь все для меня! Труд - заготовление свежести

чувств и сил для меня, веселье - приготовление ко мне, отдых после меня.

Здесь я - цель жизни, здесь я - вся жизнь".

"В моей сестре, царице, высшее счастие жизни, - говорит старшая сестра,

Но ты видишь, здесь всякое счастие, какое кому надобно. Здесь все живут,

как лучше кому жить, здесь всем и каждому - полная воля, вольная воля".

"То, что мы показали тебе, нескоро будет в полном своем развитии, какое

видела теперь ты. Сменится много поколений прежде, чем вполне осуществится

то, что ты предощущаешь. Нет, не много поколений: моя работа идет теперь

быстро, все быстрее с каждым годом, но все-таки ты еще не войдешь в это

полное царство моей сестры; по крайней мере, ты видела его, ты знаешь

будущее. Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем,

будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для

него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете

перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением

ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к

нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее

все, что можете перенести".

Через год новая мастерская уж совершенно устроилась, установилась. Обе

мастерские были тесно связаны между собою, передавали одна другой заказы,

когда одна была завалена ими, а другая имела время исполнить их. Между ними

был текущий счет. Размер их средств был уже достаточен, чтобы они могли

открыть магазин на Невском, если сблизятся между собою еще больше. Устроить

это стоило довольно много хлопот Вере Павловне и Мерцаловой. Хотя их

компании были дружны, хотя часто одна компания принимала у себя в гостях

другую, хотя часто они соединялись для поездок за город, но все-таки мысль о

солидарности счетов двух разных предприятий была мысль новая, которую

надобно было долго и много разъяснять. Однако же, выгода иметь на Невском

свой магазин была очевидна, и после нескольких месяцев забот о слиянии двух

счетоводств прихода в одно Вере Павловне и Мерцаловой удалось достичь этого.

На Невском явилась новая вывеска: "Au bon travail. Magasin des Nouveautes"

{150}. С открытием магазина дела стали развиваться быстрее прежнего и

становились все выгоднее. Мерцалова и Вера Павловна уже мечтали в своих

разговорах, что года через два вместо двух швейных будет четыре, пять, а там

скоро и десять, и двадцать.

Месяца через три по открытии магазина приехал к Кирсанову один отчасти

знакомый, а больше незнакомый собрат его по медицине, много рассказывал о

разных медицинских казусах, всего больше об удивительных успехах своей

методы врачевания, состоявшей в том, чтобы класть вдоль по груди и по животу

два узенькие и длинные мешочка, наполненные толченым льдом {151} и

завернутые каждый в четыре салфетки, а в заключение всего сказал, что один

из его знакомых желает познакомиться с Кирсановым {152}.

Кирсанов исполнил желание; знакомство было приятное, был разговор о

многом, между прочим, о магазине. Объяснил, что магазин открыт, собственно,

с торговою целью; долго говорили о вывеске магазина, хорошо ли, что на

вывеске написано travail. Кирсанов говорил, что travail значит труд, Au bon

travail - магазин, хорошо исполняющий заказы; рассуждали о том, не лучше ли

было бы заменить такой девиз фамилиею. Кирсанов стал говорить, что русская

фамилия его жены наделает коммерческого убытка; наконец, придумал такое

средство: его жену зовут "Вера" - по-французски вера - foi; если бы на

вывеске можно было написать вместо Au bon travail - A la bonne foi, то не

было ли бы достаточно этого? - Это бы имело самый невинный смысл -

"добросовестный магазин", и имя хозяйки было бы на вывеске; рассудивши,

увидели, что это можно. Кирсанов с особенным усердием обращал разговор на

такие вопросы и вообще успевал в этом, так что возвратился домой очень

довольный.

Но во всяком случае Мерцалова и Вера Павловна значительно поурезали

крылья своим мечтам и стали заботиться о том, чтобы хотя удержаться на

месте, а уж не о том, чтоб идти вперед.

Таким образом, по охлаждении лишнего жара в Вере Павловне и Мерцаловой,

швейные и магазин продолжали существовать, не развиваясь, но радуясь уже и

тому, что продолжают существовать. Новое знакомство Кирсанова продолжалось и

приносило ему много удовольствия. Так прошло еще года два или больше, без

всяких особенных происшествий.

Письмо Катерины Васильевны Полозовой

Милая Полина, мне так понравилась совершенно новая вещь, которую я

недавно узнала и которой теперь сама занимаюсь с большим усердием, что я

хочу описать ее тебе. Я уверена, что ты также заинтересуешься ею. Но

главное, ты сама, быть может, найдешь возможность заняться чем-нибудь

подобным. Это так приятно, мой друг.

Вещь, которую я хочу описать для тебя - швейная; собственно говоря, две

швейные, обе устроенные по одному принципу женщиною, с которою познакомилась

я всего только две недели тому назад, но уж успела очень подружиться. Я

теперь помогаю ей, с тем условием, чтобы она потом помогла мне устроить еще

такую же швейную. Эта дама Вера Павловна Кирсанова, еще молодая, добрая,

веселая, совершенно в моем вкусе, то есть, больше похожа на тебя, Полина,

чем на твою Катю, такую смирную: она бойкая и живая госпожа. Случайно

услышав о ее мастерской, - мне сказывали только об одной, - я прямо приехала

заинтересовалась ее швейною. Мы сошлись с первого же раза, тем больше, что в

Кирсанове, ее муже, я нашла того самого доктора Кирсанова, который пять лет

тому назад оказал мне, помнишь, такую важную услугу.

Поговоривши со мною с полчаса и увидев, что я, действительно,

сочувствую таким вещам, Вера Павловна повела меня в свою мастерскую, ту,

которою она сама занимается (другую, которая была устроена прежде, взяла на

себя одна из ее близких знакомых, тоже очень хорошая молодая дама), и я

перескажу тебе впечатления моего первого посещения; они были так новы и

поразительны, что я тогда же внесла их в свой дневник, который был давно

брошен, но теперь возобновился по особенному обстоятельству, о котором, быть

может, я расскажу тебе через несколько времени. Я очень довольна, что эти

впечатления были тогда записаны мною: теперь я и забыла бы упомянуть о

многом, что поразило меня тогда, а нынче, только через две недели, уже

кажется самым обыкновенным делом, которое иначе и не должно быть. Но чем

обыкновеннее становится эта вещь, тем больше я привязываюсь к ней, потому

что она очень хороша. Итак, Полина, я начинаю выписку из моего дневника,

дополняя подробностями, которые узнала после.

Швейная мастерская, - что же такое увидела я, как ты думаешь? Мы

остановились у подъезда, Вера Павловна повела меня по очень хорошей

лестнице, знаешь, одной из тех лестниц, на которых нередко встречаются

швейцары. Мы вошли на третий этаж, Вера Павловна позвонила, и я увидела себя

в большом зале, с роялем, с порядочною мебелью, - словом, зал имел такой

вид, как будто мы вошли в квартиру семейства, проживающего 4 или 5 тысяч

рублей в год. - Это мастерская? И это одна из комнат, занимаемых швеями?

"Да; это приемная комната и зал для вечерних собраний; пойдемте по тем

комнатам, в которых, собственно, живут швеи, они теперь в рабочих комнатах,

и мы никому не помешаем". - Вот что увидела я, обходя комнаты, и что

пояснила мне Вера Павловна.

Помещение мастерской составилось из трех квартир, выходящих на одну

площадку и обратившихся в одну квартиру, когда пробили двери из одной в

другую. Квартиры эти прежде отдавались за 700, 550 и 425 руб. в год, всего

за 1675 руб. Но отдавая все вместе по контракту на 5 лет, хозяин дома

согласился уступить их за 1 250 руб. Всего в мастерской 21 комната, из них 2

очень большие, по 4 окна, одна служит приемною, другая - столовою; в двух

других, тоже очень больших, работают; в остальных живут. Мы прошли 6 или 7

комнат, в которых живут девушки (я все говорю про первое мое посещение);

меблировка этих комнат тоже очень порядочная, красного дерева или ореховая;

в некоторых есть стоячие зеркала, в других - очень хорошие трюмо; много

кресел, диванов хорошей работы. Мебель в разных комнатам разная, почти вся

она постепенно покупалась по случаям, за дешевую цену. Эти комнаты, в

которых живут, имеют такой вид, как в квартирах чиновничьих семейств средней

руки, в семействах старых начальников отделения или молодых

столоначальников, которые скоро будут начальниками отделения. В комнатах,

которые побольше, живут три девушки, в одной даже четыре, в других по две.

Мы вошли в рабочие комнаты, и девушки, занимавшиеся в них, тоже

показались мне одеты как дочери, сестры, молодые жены этих чиновников: на

одних были шелковые платья, из простеньких шелковых материй, на других

барежевые {153}, кисейные. Лица имели ту мягкость и нежность, которая

развивается только от жизни в довольстве. Ты можешь представить, как это все

удивляло меня. В рабочих комнатах мы оставались долго. Я тут же

познакомилась с некоторыми из девушек; Вера Павловна сказала цель моего

посещения: степень их развития была неодинакова; одни говорили уже

совершенно языком образованного общества, были знакомы с литературою, как

наши барышни, имели порядочные понятия и об истории, и о чужих землях, и обо

всем, что составляет обыкновенный круг понятий барышень в нашем обществе;

две были даже очень начитаны. Другие, не так давно поступившие в мастерскую,

были менее развиты, но все-таки с каждою из них можно было говорить, как с

девушкою, уже имеющею некоторое образование. Вообще степень развития

соразмерна тому, как давно которая из них живет в мастерской.

Вера Павловна занималась делами, иногда подходила ко мне, а я говорила

с девушками, и таким образом мы дождались обеда. Он состоит, по будням, из

трех блюд. В тот день был рисовый суп, разварная рыба и телятина. После

обеда на столе явились чай и кофе. Обед был настолько хорош, что я поела со

вкусом и не почла бы большим лишением жить на таком обеде.

А ты знаешь, что мой отец и теперь имеет хорошего повара.

Вот какое было общее впечатление моего первого посещения. Мне сказали,

и я знала, что я буду в мастерской, в которой живут швеи, что мне покажут

комнаты швей; что я буду видеть швей, что я буду сидеть за обедом швей;

вместо того я видела квартиры людей не бедного состояния, соединенные в одно

помещение, видела девушек среднего чиновничьего или бедного помещичьего

круга, была за обедом, небогатым, но удовлетворительным для меня; - что ж

это такое? и как же это возможно?

Когда мы возвратились к Вере Павловне, она и ее муж объяснили мне, что

это вовсе не удивительно. Между прочим, Кирсанов тогда написал мне для

примера небольшой расчет на лоскутке бумаги, который уцелел между страниц

моего дневника. Я перепишу тебе его; но прежде еще несколько слов.

Вместо бедности - довольство; вместо грязи - не только чистота, даже

некоторая роскошь комнат; вместо грубости - порядочная образованность; все

это происходит от двух причин: с одной стороны, увеличивается доход швей, с

другой - достигается очень большая экономия в их расходах.

Ты понимаешь, отчего они получают больше дохода: они работают на свой

собственный счет, они сами хозяйки; потому они получают ту долю, которая

оставалась бы в прибыли у хозяйки магазина. Но это не все: работая в свою

собственную пользу и на свой счет, они гораздо бережливее и на материал

работы и на время: работа идет быстрее, и расходов на нее меньше.

Понятно, что и в расходах на их жизнь много сбережений. Они покупают

все большими количествами, расплачиваются наличными деньгами, поэтому вещи

достаются им дешевле, чем при покупке в долг и по мелочи; вещи выбираются

внимательно, с знанием толку в них, со справками, поэтому все покупается не

только дешевле, но и лучше, нежели вообще приходится покупать бедным людям.

Кроме того, многие расходы или чрезвычайно уменьшаются, или становятся

вовсе ненужны. Подумай, например: каждый день ходить в магазин за 2, за 3

версты - сколько изнашивается лишней обуви, лишнего платья от этого. Приведу

тебе самый мелочной пример, но который применяется ко всему в этом

отношении.

Если не иметь дождевого зонтика, это значит много терять от порчи

платья дождем. Теперь, слушай слова, сказанные мне Верой Павловною. Простой

холщевый зонтик стоит, положим, 2 рубля. В мастерской живет 25 швей. На

зонтик для каждой вышло бы 5О р., та, которая не имела бы зонтика, терпела

бы потери в платье больше, чем на 2 руб. Но они живут вместе; каждая выходит

из дому только, когда ей удобно; поэтому не бывает того, чтобы в дурную

погоду многие выходили из дому. Они нашли, что 5 дождевых зонтиков

совершенно довольно. Эти зонтики шелковые, хорошие; они стоят по 5 руб.

Всего расхода на дождевые зонтики - 25 руб., или у каждой швеи - по 1 руб.

Ты видишь, что каждая из них пользуется хорошею вещью вместо дрянной и

все-таки имеет вдвое меньше расхода на эту вещь. Так с множеством мелочей,

которые вместе составляют большую важность. То же с квартирою, со столом.

Например, этот обед, который я тебе описала, обошелся в 5 руб. 50 коп. или 5

руб. 75 коп., с хлебом (но без чаю и кофе). А за столом было 37 человек (не

считая меня, гостьи, и Веры Павловны), правда, в том числе нескольких детей.

5 руб. 75 коп. на 37 человек это составляет менее 16 коп. на человека, менее

5 р. в месяц. А Вера Павловна говорит, что если человек обедает один, он на

эти деньги не может иметь почти ничего, кроме хлеба и той дряни, которая

продается в мелочных лавочках. В кухмистерской такой обед (только менее

чисто приготовленный) стоит, по словам Веры Павловны, 40 коп. сер., - за 30

коп. гораздо хуже. Понятна эта разница: кухмистер, готовя обед на 20 человек

или меньше, должен сам содержаться из этих денег, иметь квартиру, иметь

прислугу. Здесь этих лишних расходов почти вовсе нет, или они гораздо

меньше. Жалованье двум старушкам, родственницам двух швей, вот и весь расход

сделал мне для примера Кирсанов, когда я была у них в первый раз. Написавши

его, он сказал мне:

Конечно, я не могу сказать вам точных цифр, да и трудно было бы найти

их, потому что, вы знаете, у каждого коммерческого дела, у каждого магазина,

каждой мастерской свои собственные пропорции между разными статьями дохода и

расхода, в каждом семействе также свои особенные степени экономности в

делании расходов и особенные пропорции между разными статьями их. Я ставлю

цифры только для примера: но чтобы счет был убедительнее, я ставлю цифры,

которые менее действительной выгодности нашего порядка, сравнительно с

настоящими расходами почти всякого коммерческого дела и почти всякого

мелкого, бедного хозяйства.

Доход коммерческого предприятия от продажи товаров, - продолжал

Кирсанов, - распадается на три главные части: одна идет на жалованье

рабочим; другая - на остальные расходы предприятия: наем помещения,

освещение, материалы для работы; третья остается в прибыль хозяину. Положим,

1-й сон

Приснился Вере Павловне странный сон. Будто заперта она в подземелье, а потом раз, и на воздухе оказалась в полях колосистых. Затем смотрит: больна она – а потом, раз, и выздоровела. И вдруг кто-то с ней заговорил. Оказалось, это любовь к людям с ней заговорила. Вера Павловна идёт по городу весёлая, счастливая, всем помогает. С людьми веселее, чем одной.

2-й сон

Второе сновидение начиналось так. Супруг и Алексей Петрович идут вдоль поля, и супруг спрашивает о том, почему из одной грязи появляется пшеница, а из другой – нет. Он тут же объясняет, что если солнце согреет эту грязь, то и колос будет красивым. Это всего лишь грязь повсседневной жизни. Подошла к ним Вера Павловна, и предложила сменить тему. И они начали разговаривать обо всех прошедших событиях.

3-й сон

Заснула Вера Павловна и видит такой сон. Будто после чая легла она с книгой почитать, но начала вдруг думать о том, что ей в последнее время скучно. Вспомнила, что накануне хотела поехать в оперу с Кирсановым, но он не достал билет. Она пришла к выводу, что лучше ездить с мужем: он никогда не оставит её без билета. Она сокрушается, что из-за нерасторопности Кирсанова, пропустила «Травиату». Вдруг перед ней предстаёт артистка из «Травиаты», и протягивает Вере Павловне её же дневник. Оказывается, в этом дневнике записаны все события, которые произошли с женщиной накануне, а также все её мысли, и даже то, что Вера Павловна сидит по вечерам одна.

4-й сон

Снится Вере Павловне, что везде звучат песни и стихи, и от этого ей становится радостно. Она видит, что совсем рядом, возле каких-то шатров, пасутся бараны и лошади. Далее видны горы, покрытые белым снегом. Какой-то голос спрашивает Веру Павловну, хочет ли она знать, как будут жить люди в дальнейшем? Затем чья-то рука указывает женщине куда-то в сторону, и она видит самые лучшие поля на которых растёт прекрасная пшеница.

Картинка или рисунок Чернышевский Сны Веры Павловны

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Три смерти Лев Толстой

  Толстой начинает свое повествование с рассказа о двух женщинах, которые едут в экипаже. О барыне и ее прислуге. Болезненная худощавая госпожа резко выделяется на фоне горничной, красивой, немного полноватой, дышащей здоровьем женщины.

• Краткое содержание Лиловый шар Булычёв

  История является частью цикла об Алисе Селезневой и ее приключениях. Профессор Селезнев, очаровательный гигант Громозека и сама Алиса отправляются с экспедицией на планету Бродяга

• Краткое содержание Рони-старший Борьба за огонь

  Племя уламров сразилось со своими врагами, но проиграли сражение, их вождь скрылся в неизвестном направлении. В сражении погибло множество людей, а самое главное - был утерян огонь

• Краткое содержание Шукшин Боря

  В рассказе “Боря” повествуется о безобидном парне с задержкой психического развития, периодически попадающем в местную больницу за проявления агрессии по отношению к родителям. Разум Бори подобен разуму двухлетнего ребенка.

• Краткое содержание Куприн Слон

  Рассказ «Слон» показывает чудесное выздоровление маленькой девочки, которая мечтала лишь о слоне.. Шестилетняя девочка Надя не ест – не пьёт, бледнеет и худеет, не играет и не смеётся. Что за болезнь? Доктора разводят руками… Но один из них предполагает

Каждый, кто читал произведение Чернышевского «Что делать?», наверняка отметил своеобразие композиционного построения романа. Автор делится с читателями своими мыслями, рассказывает о своих идеалах посредством описания снов главной героини. Все они воспринимаются не буквально и таят в себе скрытый смысл.

О чем? Героиня была в заточении в подвале, но внезапно высвободилась из плена и оказалась в поле, где желтели спелые колосья. Одновременно с этим переходом случилось выздоровление Веры: она как будто была больна параличом, но после освобождения стала чувствовать себя лучше. С ней заговорила женщина, «невеста ее жениха», в этом образе автор изобразил любовь к людям. Девушка отправляется гулять по улицам города, помогая всем встречным, ведь новая знакомая просила ее выпускать девушек из подвалов и лечить их.

Смысл. Этот сон означает освобождение Веры из среды вульгарных и ограниченных людей старой формации. Подземелье – символ «темного царства», где темнота – невежество, а духота – несвобода. Родители героини – рабы условностей и стереотипов, недаром мать учит дочь соблазнять богатого человека и выходить замуж по расчету. В их мире женщина больше ни на что не способна. Покинув семью, Вера испытывает облегчение: ей больше не надо пытаться продать себя. Если раньше она жила в страхе и злобе из-за постоянного давления матери, то после освобождения к ней действительно приходит любовь к человечеству. Она узнает, что на Земле есть другие люди, не пошлые и не глупые. К ним она и подходит на улицах во сне, испытывая радость. «Любовь к людям» называет себя «невестой жениха Веры», потому что именно Лопухов открывает героине новый мир. Просьба выпускать всех девушек вдохновит героиню на создание швейной мастерской.

Второй сон

О чем? Лопухов и Мерцалов идут в поле, где говорят о реальной и фантастической грязи. В первой протекает здоровая и естественная жизнь, появляются колосья, а вторая – гнилая и фальшивая, в нет плодородия и сути. Во время этого разговора девушка видит свою мать, погрязшую в бедности и неусыпных заботах о пропитании для семьи. Зато в тот момент на лице изнуренной женщины просветлела улыбка. Потом Вера видит, будто она сидит на коленях у офицера. Это видение сменяется сценой, где героиня не может устроиться на работу. Старая знакомая девушки, Любовь к людям, объясняет, как важно Вере простить свою мать за злость и жестокость: Марья Алексеевна всю жизнь положила на то, чтобы вывести семью из нищеты, поэтому она и ожесточилась на мир, что поставил ее в такие трудные условия.

О чем? Певица Бозио берет в руки несуществующий в реальности дневник Веры и читает его вместе с ней. Там изложены подробности отношений героини с Лопуховым. Из последней страницы, которую девушка боится открывать, становится ясно, что она хочет, но не может любить супруга. Она уважает и ценит его, но их чувства – всего лишь дружеская привязанность. Вера любит Кирсанова.

Смысл. В этом сновидении героиня постигает истинную природу своих чувств и приходит к выводу, что должна свободно распоряжаться собой, несмотря на узы брака. Главное – это сердечная склонность, и если она изменилась, нужно следовать за ней, а не блюсти формальные приличия из-за боязни общественного порицания. Это один из важнейших элементов эмансипации, который делает женщину полноправной хозяйкой своего тела и своей души. Она вправе решать, с кем ей быть.

Четвертый сон

О чем? Вера видит всевозможных богинь в хронологическом порядке: языческую Астарту, древнегреческую Афродиту, «Непорочность», как отражение Богоматери и т.д. Сквозь парад богинь ее ведет красавица, в которой Вера узнает себя – раскрепощенную и независимую повелительницу нового времени. Также перед ней появляется своеобразный райский сад, где труд доброволен, все равны, свободны, никто никого и ни к чему не принуждает.

Смысл. В этом сне автор изобразил общество будущего, где главенствуют социалистический принципы «свободы, равенства и братства». Все богини отражают социальную роль женщины, которая меняется со временем: от предмета наслаждения и восхищения до вполне логичного финала – эмансипации, когда дамы становятся полноправными членами общества и носительницами многообразных социальных ролей. Если Афродита – лишь развлечение для мужчин, а Непорочность – их собственность и репродуктивный орган, то сама Вера – это независимая, умная и развитая дама, которая равна сильному полу, а не принижена и использована им.

Если первый сон представляет собой символическую картину: не только героиня покидает старый мир, но и все девушки «из подвала», наконец, вырываются на свободу, то эмансипированными они становятся уже в четвёртом сне – такой же символической картине. Обновляется всё человечество, пережитки прошлого умирают. Мы понимаем, что писатель верил в вероятность наступления светлого будущего, и что каждый, кто мог видеть такие сны, каким-то образом приближал миг всеобщего счастья и свободы.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Колонтаев Константин Владимирович
«Четвёртый Геноцидный Сон Веры Павловны»

Константин Колонтаев "Четвёртый Геноцидный Сон Веры Павловны" (Только Россия и Русские от полюса до полюса или взгляд Н. Г. Чернышевского на коммунистическое будущее Земли)

"Вера Павловна, вместо того,

что бы спать с Рахметовым,

спит одна и видит

свой Четвертый сон"

(Строка одного из сочинений

советской старшеклассницы

брежневской эпохи)

Вместо Предисловия. Нынешний мировой цивилизационный кризис капитализма, и некоторые его неожиданные особенности

Начавшийся, осенью 2008 года, грандиозным крахом множества ведущих финансовых структур западного мира – нынешний глобальный кризис капитализма, уже к исходу 2011 года стал не столько кризисом экономическим и политическим, как это не раз бывало раньше, а впервые со времён упадка и краха Римской империи стал кризисом цивилизационным. Причем, не только для Запада, но, и для всего остального мира, который к концу 20 – го века, был полностью глобализирован, на основах западной цивилизации.

В результате, для всей нынешней земной цивилизации, в крайне острой форме, оказались поставлены, такие наши классические русские вопросы, как: "Кто виноват?" и "Что делать?".

Казалось бы, ответы на эти два основополагающие для нынешней обстановки в мире, вопроса выглядят, просто: виноват мировой капитализм, и прежде всего финансовый, и значит, надо этот мировой капитализм, уничтожить, дабы этим спасти человечество и достигнутый им нынешний уровень цивилизационного развития. А после этого продолжить развиваться дальше.

Но, как это часто бывает, простые ответы на сложные вопросы, не всегда приводят к простым решениям. Дело в том, что, нынешний мировой цивилизационный кризис, показав, полнейшую несостоятельность мирового капитализма, и его абсолютного воплощения в лице нынешней Запада, и насущную необходимость его замены мировым социализмом, с целью элементарного выживания всего человечества, однако, при этом, этот глобальный цивилизационный кризис, так и не привел, к появлению четко сформулированной социалистической альтернативы преодоления для его преодоленеия и тем самым спасения человечества.

Этот исторический парадокс, стал особенно заметен, на фоне прокатившихся в 2011 – 2012 годах, по всем ведущим странам Запада, волнам массовых антикапиталистических протестов. Но, эти массовые и бурные волнения, среди прочего, очень четко показали, что под ударами нынешнего глобального цивилизационного кризиса потерпела крах, не только такая основная идеология капитализма, как либерализм, но, как не странно, и его, до этого главный противник – научный коммунизм, покоящийся, прежде всего на идеологии марксизма.

В результате, практически все коммунистические партии нынешнего мира, базирующиеся, на созданной, во второй половине 19 – го века идеологии марксизма, вступив в полосу кризиса и упадка, накануне и особенно после распада Советского Союза, продолжают переживать кризисные процессы и сейчас, уже во втором десятилетии 21 века, когда, казалось бы, образ капитализма, окончательно и полностью, дискредитирован в глазах большинства жителей нашей планеты.

Этот, одновременный крах двух, казалось бы, противостоящих друг другу глобальных идеологий: либерализма и коммунизма, произошедший, по причине – нынешнего глобального цивилизационного кризиса, заставляет задуматься о том, а не является ли на самом деле, лежащая в основе нынешнего коммунизма – идеология марксизма, разновидностью этого самого западного либерализма, так сказать, его левым крылом? И не является ли марксизм как левое крыло западного либерализма, главной причиной краха современного коммунизма и как теории и как политического движения?

К сожалению, эта, очень актуальная для настоящего времени тема – тема глубокого и системного кризиса современного коммунизма, как теории, так и политического движения, основанного на марксизме, до сих пор все еще не получила должного научного рассмотрения, как впрочем и тот факт, что главной причиной современного мирового кризиса коммунизма является, лежащая в его основе европейская, а точнее общезападная либеральная матрица, в том числе, и в виде марксизма.

Таким образом, в современном мире на сегодняшний день нет никакой альтернативной идеологии по преодолению данного глобального кризиса, которая овладев умами большинства человечества, помогла бы ему преодолеть, этот нынешний глобальный цивилизационный крнизис и вновь стать на путь социального, научного и экономического прогресса. Такая идеология до сих пор ещё не возникла, и пока, в мире, не видно никаких предпосылок, к её созданию.

Да, измельчали, измельчали нынешние цивилизованные народы мира, в интеллектуальном и политическом плане, и особенно тех стран, которые относятся, к экономически высоко развитым. То ли дело было в 19 – начале 20 – го веков, когда во всех тогдашних, так сказать цивилизованных странах – гениальные мыслители, не говоря уже о просто талантливых интеллектуалах, плодились, словно кролики согласно "Таблице размножения".

Часть 1. Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?", как план глобальных революционных преобразований и прогноз их результатов

Ситуация глобального цивилизационного кризиса в нынешнем мире, в некоторой степени, напоминает ту которая складывалась в Европе и Российской империи в 60 – е годы 19 века, когда европейский капитализм начинал переход из эпохи свободной конкуренции в эпоху финансовых империй, а Российская империя освобождалась от остатков крепостного права и преодолевала сильнейшие экономические трудности, связанные с последствиями своего поражения в недавней Крымской войне.

В условиях возникшего в Европе во второй половине 19 века исторического пессимизма, появлялись и различные интеллектуальные разработки по его преодолению, с соответствующим вопросом "Что делать?". В этой ситуации, одним из многих европейских мыслителей второй половины 19 века, искавших и вырабатывавших рецепты спасения цивилизации, был русский философ, политик и литератор Николай Гаврилович Чернышевский, который, впрочем считал, что существующую капиталистическую западную цивилизацию надо не спасать, а наоборот как можно быстрее разрушить и на её обломках построить новое здание мирового коммунистического прогресса.

Вот поэтому, хорошо известный на тот момент в России и совершенно неизвестный в тогдашней, как впрочем и в сегодняшней Европе, российский революционный интеллектуал и политик Н. Г. Чернышевский избрал вопрос "Что делать?", в качестве названия своего литературного произведения, которое должно было показать как пути выхода их этого кризиса, так и оптимистические результаты его преодоления.

Путь выхода из тогдашнего кризиса и начало мирового цивилизационного прогресса Чернышевский видел в социалистической революции в России, которая даст возможность русскому народу сначала построить социализм в своей стране, а затем создать для себя глобальное коммунистическое общество.

Показ подготовки русской социалистической революции и развёртывание живописной картины, последующего русского глобального коммунизма были даны в романе Чернышевского, под соответствующим символическим названием "Что делать?"

Этот роман был написан Н. Г. Чернышевским всего за четыре месяца, с декабря 1862 по март 1863 года, в крайне непростой для него жизненной ситуации, когда он находился в предварительном заключении в Петропавловской крепости, по обвинению в подготовке государственного переворота.

"Что делать?", был создан в жанре философско – утопического романа, с целью заставить его читателей принять созданное к том моменту Чернышевским мировоззрение русского коммунизма как руководство к действию, в результате чего он стал учебником жизни для нескольких поколений русских революционеров.

Основу содержания этого романа составляют те его разделы, которые именуются "Сны Веры Павловны". В этих "снах" главной героини романа Веры Павловны Розальской, которая на его страницах большей частью именуется просто как Вера Павловна, автор доносит до читателей в виде художественных образов все свои политические, философские и экономические идеи, предсказывая и объясняя всё то, что по его мнению последует в дальнейшем в России и мире.

Именно, развернутый показ путей подготовки подобной русской социалистической революции и развертывание живописной картины, последующего утверждения коммунизма в масштабе всей планеты и составили основное содержание романа "Что делать?".

Часть 2. Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?" – история его создание и его всемирно – историческое значение

Роман выдающегося даже по тем временам русского мыслителя Николая Гавриловича Чернышевского "Что делать?", был написан им, во время предварительного досудебного заключения в Петропавловской крепости (Петербург), в период с декабря 1862 по март 1863 года.

"Что делать?" – был создан автором в жанре философско – утопического романа, и был рассчитан не на чувственную и образную, а на рациональную и рассудочную способность своего читателя. Цель данного произведения заставить читателей пересмотреть свои взгляды на жизнь и принять истину коммунистического миросозерцания как руководство к действию. Роман стал "учебником жизни", для нескольких поколений русских революционеров, вплоть до начала 20 – го века.

В романе Чернышевский показал разрушение старого мира и появление нового, изобразил новых людей, боровшихся за счастье народа. Но самое главное – это то, что Чернышевский показал в своем романе "Что делать?" общество будущего как реальность.

Своим романом Чернышевский стремится пробудить в читателях веру в неизбежную победу социализма, а затем и построение коммунизма. В связи с этим, особое место в романе занимают эпизоды или разделы, именуемые "Сны Веры Павловны".

В этих "снах", своей главной героини Веры Павловны Розальской (её девичья фамилия), которая в романе большей часть именуется по имени – отчеству, как Вера Павловна, автор проводит свои основные политические идеи, объясняя или предсказывая то, что последует в дальнейшем в жизни героев или России в целом.

На примере жизни Веры Павловны, Чернышевский, показывает путь мыслящей девушки к вершинам профессионального и вытекающего из него жизненного самоутверждения, а так же, из-за цензурных условий, в очень завуалированной форме показывает различные этапы, подготовки будущей, по его мнению, социалистической революции в России, строительство сначала социализма, а потом коммунизма, после того, когда эта революция произойдет.

Ключевое место, среди этих "снов", в романе занимает "Четвертый сон Веры Павловны", в котором Чернышевский развертывает картину светлого коммунистического будущего, в масштабе всей нашей планеты, когда, человечество, вновь обрело утраченную ранее на многие тысячелетия, прежнею гармоническую завершенность и полноту своей жизни.

Часть 3. "Четвертый сон Веры Павловны", как завершение и сюжетная основа романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?", и подробное описание светлого коммунистического будущего человечества

Ключевое место среди "Снов Веры Павловны" занимает раздел "Четвертый сон Веры Павловны", в котором Чернышевский показывает картины торжества русского коммунистического будущего в масштабах всей планеты, когда вновь обретена утраченная ранее на многие тысячелетия, прежняя гармоническая завершённость и полнота первобытнообщинного коммунизма в условиях родоплеменного общинного строя или так нызаваемый "Золотой век Человечества"

Поэтому раздел "Четвёртый Сон Веры Павловны" является ядром и, по сути, основой содержания романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Данный раздел, этого романа, находится в четвертой главе под названием "Второе замужество". Основное содержания "Четвертого Сна Веры Павловны", содержится в пунктах 8, 9,10, 11, раздела "Четвертый сон".

"Четвертый сон Веры Павловны", рисует картину коммунистического рая на планете Земля. Того, по словам автора "Золотого века", который возникнет на Земле, когда победит революция, которую автор в то время готовил, и пропаганде которой он и посвятил свой роман " Что делать?".

Однако поскольку, Н. Г. Чернышевский был сугубый материалист, и к тому же как он называл себя – материалист антропологический, то свой мир будущего, он, всё же населил не богами, а людьми, хотя на фоне его современников, эти люди будущего выглядели богами.

Этот, будущий "Золотой Век" а точнее "Золотая Эра Человечества", о котором в романе теоретически беседуют Лопухов и Кирсанов, воплощен в гигантском хрустальном дворце – саде, стоящем среди богатых тучных нив и садов, царства вечной весны, лета и радости.

Такими громадными домами в шахматном порядке покрыта вся преображенная освобожденным трудом Земля – планета "новых людей". В этих домах – дворцах, живут все вместе счастливые люди идеального будущего. Они вместе работают с песнями, вместе обедают, веселятся.

И, Чернышевский говорит устами богини свободной любви о светлом будущем, открывая его Вере Павловне и заодно всем своим бесчисленным читателям следующим образом: "Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести".

В "Четвертом сне Веры Павловны", Чернышевский рисует общество, в котором интересы каждого органически сочетаются с интересами всех. Это общество, где отсутствует эксплуатация человека человеком, где люди научился разумно управлять силами природы, где исчезло драматическое разделение между умственным и физическим трудом, все люди свободны, равноправны и гармонически развиты и потому могут свободно и освобожденные от нужды и повседневных жизненных забот они могут полностью раскрыть всё богатство своей личности. В этой части романа – читатель видит мир будущего, и этот мир, прекрасен во всем.

С удивительной проницательностью предвидел Чернышевский и то, что общество будущего освободит женщину от домашнего рабства и решит важные проблемы по обеспечению стариков и воспитанию молодого поколения.

Все это художественно воплощено автором вот в таких образах: "Здравствуй, сестра, – говорит она царице, – здесь и ты, сестра? говорит она Вере Павловне, – ты хочешь видеть, как будут жить люди, когда царица, моя воспитанница, будет царствовать над всеми? Смотри. Здание, громадное, громадное здание, каких теперь лишь по нескольку в самых больших столицах, – или нет, теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов, садов и рощ. Нивы – это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густые, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто ж видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами. Поля, это наши поля; но такие цветы теперь только в цветниках у нас. Сады, лимонные и апельсинные деревья, персики и абрикосы, – как же они растут на открытом воздухе? О, да это колонны вокруг них, это они открыты на лето; да, это оранжереи, раскрывающиеся на лето.

– Но это здание, – что ж это, какой оно архитектуры? Чугун и стекло, чугун и стекло – только. Нет, не только: это лишь оболочка здания, это его наружные стены; а там, внутри, уж настоящий дом, громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам.

– Какая легкая архитектура этого внутреннего дома, какие маленькие простенки между окнами, – а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей! Его каменные стены – будто ряд пилястров, составляющих раму для окон, которые выходят на галерею.

– Но какие это полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? серебро? платина? Да и мебель почти вся такая же, – мебель из дерева тут лишь каприз, она только для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы?

– "Попробуй подвинуть это кресло", – говорит старшая царица. Эта металлическая мебель легче нашей ореховой. Но что ж это за металл? Ах, знаю теперь, Саша показывал мне такую дощечку, она была легка, как стекло, и теперь уж есть такие серьги, брошки, да, Саша говорил, что, рано или поздно, алюминий заменит собою дерево, может быть, и камень. Но как же все это богато! Везде алюминий и алюминий, и все промежутки окон одеты огромными зеркалами. И какие ковры на полу! Вот в этом зале половина пола открыта, тут и видно, что он из алюминия. Ты видишь, тут он матовый, чтобы не был слишком скользок, – тут играют дети, а вместе с ними и большие; вот и в этом зале пол тоже без ковров, – для танцев. И повсюду южные деревья и цветы; весь дом – громадный зимний сад.

– Но кто же живет в этом доме, который великолепнее дворцов? – "Здесь живет много, очень много; иди, мы увидим их".

Они идут на балкон, выступающий из верхнего этажа галереи. Как же Вера Павловна не заметила прежде? По этим нивам рассеяны группы людей; везде мужчины и женщины, старики, молодые и дети вместе. Но больше молодых; стариков мало, старух еще меньше, детей больше, чем стариков, но все-таки не очень много. Больше половицы детей осталось дома заниматься хозяйством: они делают почти все по хозяйству, они очень любят это; с ними несколько старух. А стариков и старух очень мало потому, что здесь очень поздно становятся ими, здесь здоровая и спокойная жизнь; она сохраняет свежесть

Группы, работающие на нивах, почти все поют; но какой работою они заняты? Ах, это они убирают хлеб. Как быстро идет у них работа! Но еще бы не идти ей быстро, и еще бы не петь им! Почти все делают за них машины, – и жнут, и вяжут снопы, и отвозят их, – люди почти только ходят, ездят, управляют машинами. И как они удобно устроили себе; день зноен, но им, конечно, ничего: над тою частью нивы, где они работают, раскинут огромный полог: как подвигается работа, подвигается и он, – как они устроили себе прохладу! Еще бы им не быстро и не весело работать, еще бы им не петь! Этак и я стала бы жать! И все песни, все песни, – незнакомые, новые;

Но вот работа кончена, все идут к зданию. "Войдем опять в зал, посмотрим, как они будут обедать", – говорит старшая сестра.

Они входят в самый большой из огромных зал. Половина его занята столами, – столы уж накрыты, – сколько их! Сколько же тут будет обедающих? Да человек тысяча или больше: "здесь не все; кому угодно, обедают особо, у себя".

Те старухи, старики, дети, которые не выходили в поле, приготовили все это: "готовить кушанье, заниматься хозяйством, прибирать в комнатах, – это слишком легкая работа для других рук, – говорит старшая сестра, – ею следует заниматься тем, кто еще не может или уже не может делать ничего другого".

Великолепная сервировка. Все алюминий и хрусталь; по средней полосе широких столов расставлены вазы с цветами, блюда уж на столе, вошли работающие, все садятся за обед, и они, и готовившие обед.

"А кто ж будет прислуживать?" – "Когда? во время стола? зачем? Ведь всего пять шесть блюд: те, которые должны быть горячие, поставлены на таких местах, что не остынут; видишь, в углублениях, – это ящики с кипятком, – говорит старшая сестра. – "Ты хорошо живешь, ты любишь хороший стол, часто у тебя бывает такой обед?" – "Несколько раз в год". – "У них это обыкновенный: кому угодно, тот имеет лучше, какой угодно, но тогда особый расчет; а кто не требует себе особенного против того, что делается для всех, с тем нет никакого расчета. И все так: то, что могут по средствам своей компании все, за то нет расчетов; за каждую особую вещь или прихоть – расчет".

– "Неужели ж это мы? Неужели это наша земля? Я слышала нашу песню, они говорят по-русски". – "Да, эти люди мы, ведь с тобою я, русская!" – "И ты все это сделала?" – "Это все сделано для меня, и я одушевляла делать это, я одушевляю совершенствовать это, но делает это вот она, моя старшая сестра, она работница, а я только наслаждаюсь". – "И все так будут жить?" – "Все, – говорит старшая сестра, – для всех вечная весна и лето, вечная радость. Но мы показали тебе только конец моей половины дня, работы, и начало ее половины; – мы еще посмотрим на них вечером, через два месяца".

Согласно Чернышевскому в коммунистическом обществе будущего, каждый выбирает себе занятие по душе и трудится и для себя, и для людей. Все эти люди – музыканты, поэты, философы, ученые, артисты, но они же работают на полях и заводах, управляют современными, ими созданными машинами, все больше и больше переделывают природу, превращая неплодородные земли в плодородные, осушают болота, строят каналы. И все это они делают на благо себе.

Но все это, как говорил Чернышевский, основано на свободе личности. Не зря говорит "светлая красавица": "Где нет свободы, там нет и счастья", подтверждая этими словами то, что свобода людям необходима.

Завершающий абзац "Четвертого сна Веры Павловны": "Ты знаешь будущее. Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести".

Часть 4. "Четвертый сон Веры Павловны", который так же можно назвать геноцидным, как доселе неизвестный прогноз Н. Г. Чернышевским о безжалостном Глобальном Шествия Русского Прогресса, агрессивная и безжалостная программа создания Глобального Коммунизма – исключительно русскими и только для русских

Малоизвестная сторона научного и литературного творчества Чернышевского, в романе "Что делать?" и конкретно в его разделе "Четвёртый сон Веры Павловны" – это русский национал – коммунистический глобализм, который согласно Чернышевскому козначает, что коммунизм возможен только в глобальном масштабе (это как у Маркса и Энгельса), но создадут его только русские и только они будут пользоваться его плодами оставшись единственным народом на планете Земля.

Если, судить по "Четвёртому сну Веры Павловны, то результат всякого Прогресса – это Геноцид. Прежние народы – погибают (уничтожаются, вымирают, изменяются), вместе со своей культурой. Как сказал Чингизхан: "Недостаточно, чтобы я победил. Другие должны быть повергнуты". Так что, никаких – "Ни шагу назад!", никаких – "Умрём, но не отступим!". Вообще: никаких "умрём". Только – "Убьём".

И, так согласно Чернышевскому, глобальное коммунистическое будущее – светло и прекрасно. Но, только для русских, которые останутся в том будущем единственным народом на планете Земля.

И так, что согласно этой концепции Чернышевского, увидела в своём "Четвёртом сне" главная героиня этого романа Вера Павловна:

"Цветы завяли; листья начинают падать с деревьев; картина становится уныла.

– "Видишь, на это скучно было бы смотреть, тут было бы скучно жить, говорит младшая сестра, – я так не хочу". – "Залы пусты, на полях и в садах тоже нет никого, – говорит старшая сестра, – я это устроила по воле своей сестры царицы". – "Неужели дворец в самом деле опустел?" – "Да, ведь здесь холодно и сыро, зачем же быть здесь? Здесь из двух тысяч человек осталось теперь десять – двадцать человек оригиналов, которым на этот раз показалось приятным разнообразием остаться здесь, в глуши, в уединении, посмотреть на северную осень. Через, несколько времени, зимою, здесь будут беспрестанные смены, будут приезжать маленькими партиями любители зимних прогулок, провести здесь несколько дней по-зимнему".

– "Но где ж они теперь?" – "Да везде, где тепло и хорошо, вы сами на 7 – 8 плохих месяцев вашего года уезжаете на юг, – кому куда приятнее. Но есть у вас на юге и особая сторона, куда уезжает главная масса ваша. Эта сторона так и называется "Новая Россия".

– "Это где Одесса и Херсон?" – "Нет это в твое время, а теперь, смотри, вот где Новая Россия". Горы, одетые садами; между гор узкие долины, широкие равнины. "Эти горы были прежде голые скалы, – говорит старшая сестра. – Теперь они покрыты толстым слоем земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев: внизу во влажных ложбинах плантации кофейного дерева; выше финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис – Что ж это за земля? – Поднимемся на минуту повыше, ты увидишь ее границы".

Судя по дальнейшему описанию, Небесная Царица подымает Веру Павловну на одну из высших точек горного массива Голаны (Голанские высоты) на стыке границ нынешних Сирии, Ливана и Израиля.

Ну а дальше идёт такое описание: "На далеком северо – востоке две реки, которые сливаются вместе (примечание -соответствует Тигру и Ефрату) прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго – восточном направлении, длинный и широкий залив (примечание – Персидский залив); на юге далеко идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную границу (примечание – Аравийский полуостров). Между западным узким заливом и морем, которое очень далеко на северо-западе, узкий перешеек (примечание – Синайский полуостров).

Но мы в центре пустыни? – говорит изумленная Вера Павловна. (примечание – Аравийская пустыня)

– Да, в центре бывшей пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо-востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она "кипит молоком и медом". Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы русские, все дальше отодвигаете границу пустыни на юг. Другие работают в других странах: всем и много места, и довольно работы, и просторно, и обильно. Да, от большой северо – восточной реки (примечание – слияние Тигра и Ефрата), все пространство на юг до половины полуострова зеленеет и цветет, по всему пространству стоят, как на севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто бесчисленные громадные шахматы на исполинской шахматнице. Спустимся к одному из них – говорит старшая сестра.

Такой же хрустальный громадный дом, но колонны его белые. – Они потому из алюминия, – говорит старшая сестра, – что здесь ведь очень тепло, белое меньше разгорячается на солнце, что несколько дороже чугуна, но по-здешнему удобнее". Но вот что они еще придумали: на дальнее расстояние кругом хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них, высоко над дворцом, над всем дворцом и на, полверсты вокруг него растянут белый полог. Он постоянно обрызгивается водою, – говорит старшая сестра: видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно; ты видишь, они изменяют температуру, как хотят.

– А кому нравится зной и яркое здешнее солнце?

– Ты видишь, вдали есть павильоны и шатры. Каждый может жить, как ему угодно, я к тому веду, я все для этого только и работаю.

– Значит, остались и города для тех, кому нравится в городах?

– Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, – почти только для того, чтобы быть центрами сношений и перевозки товаров, у лучших гаваней, в других центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на несколько дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется, бывает там для труда, на недолгое время.

– Но кто хочет постоянно жить в них?

– Живут, как вы живете в своих Петербургах, Парижах, Лондонах, – кому ж какое дело? кто станет мешать? Каждый живи, как хочешь; только огромнейшее большинство, 99 человек из 100, живут так, как мы с сестрою показываем тебе, потому что это им приятнее и выгоднее. Но, иди же во дворец, уж довольно поздний вечер, пора смотреть на них".

– Но нет, прежде я хочу же знать, как это сделалось? – Что? – То, что бесплодная пустыня обратилась в плодороднейшую землю, где почти все мы проводим две трети нашего года".

– Как это сделалось? Да что ж тут мудреного? Ведь это сделалось не в один год, и не в десять лет, я постепенно подвигала дело. С северо – востока, от берегов большой реки, с северо – запада, от прибережья большого моря, – у них так много таких сильных машин, – возили глину, она связывала песок, проводили каналы, устраивали орошение, явилась зелень, явилось и больше влаги в воздухе; шли вперед шаг за шагом, по нескольку верст, иногда по одной версте в год, как и теперь все идут больше на юг, что ж тут особенного? Они только стали умны, стали обращать на пользу себе громадное количество сил и средств, которые прежде тратили без пользы или и прямо во вред себе.

То, что мы показали тебе, нескоро будет в полном своем развитии, какое видела теперь ты. Сменится много поколений прежде, чем вполне осуществится то, что ты предощущаешь. Нет, не много поколений: моя работа идет теперь быстро, все быстрее с каждым годом, но все-таки ты еще не войдешь в это полное царство моей сестры; по крайней мере, ты видела его, ты знаешь будущее. Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести".

Кстати во времена Чернышевского, то есть в начале 60 – х годов 19 – го века, "Новая Россия" ("Новороссия"), представляла собой северное и восточное побережье Черного моря, а так же примыкающее к нему побережье Азовского моря. Но в 1862 – 1863 годах, Николай Гаврилович, увидел далеко намного столетий вперёд, и где – то через пару веков вперёд он узрел совсем уж Новую Новороссию в границах всего Большого Ближнего Востока и надо понимать, так же и территорий современной Турции и Ирана (Персии), поскольку без территории последних у этой Новой России не будет прямой сухопутной связи с территорией России Старой, а это было бы уж совсем вопиющее упущение.

Ключевое место в романе занимает "Четвертый сон Веры Павловны", в котором Чернышевский развертывает картину "светлого будущего". Он рисует общество, в котором интересы каждого органически сочетаются с интересами всех. Это общество, где человек научился разумно управлять силами природы, где исчезло драматическое разделение между умственным и физическим трудом и личность обрела утраченную в веках гармоническую завершенность и полноту. Однако именно в "Четвертом сне Веры Павловны" обнаружились слабости, типичные для утопистов всех времен и народов. Они заключались в чрезмерной "регламентации подробностей", вызвавшей несогласие даже в кругу единомышленников Чернышевского. Салтыков-Щедрин писал: "Читая роман Чернышевского "Что делать?", я пришел к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается (*154) более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения".

Роман "Пролог". После публикации романа "Что делать?" страницы легальных изданий закрылись для Чернышевского навсегда. Вслед за гражданской казнью потянулись долгие и мучительные годы сибирской ссылки. Однако и там Чернышевский продолжал упорную беллетристическую работу. Он задумал трилогию, состоящую из романов "Старина", "Пролог" и "Утопия". Роман "Старина" был тайно переправлен в Петербург, но двоюродный брат писателя А. Н. Пыпин в 1866 году вынужден был его уничтожить, когда после выстрела Каракозова в Александра II по Петербургу пошли обыски и аресты. Роман "Утопия" Чернышевский не написал, замысел трилогии погас на незавершенном романе "Пролог". Действие "Пролога" начинается с 1857 года и открывается описанием петербургской весны. Это образ метафорический, явно намекающий на "весну" общественного пробуждения, на время больших ожиданий и надежд. Но горькая ирония сразу же разрушает иллюзии: "восхищаясь весною, он (Петербург.- Ю. Л.) продолжал жить по-зимнему, за двойными рамами. И в этом он был прав: ладожский лед еще не прошел". Этого ощущения надвигающегося "ладожского льда" не было в романе "Что делать?". Он заканчивался оптимистической главой "Перемена декораций", в которой Чернышевский надеялся дождаться революционного переворота очень скоро... Но он не дождался его никогда. Горьким сознанием утраченных иллюзий пронизаны страницы романа "Пролог".

В нем противопоставлены друг другу два лагеря, революционеры-демократы - Волгин, Левицкий, Нивельзин, Соколовский - и либералы - Рязанцев и Савелов. Первая часть "Пролог пролога" касается частной жизни этих людей. Перед нами история любовных отношений Нивельзина и Савеловой, аналогичная истории Лопухова, Кирсанова и Веры Павловны. Волгин и Нивельзин, новые люди, пытаются спасти героиню от "семейного рабства". Но из этой попытки ничего не выходит. Героиня не способна отдаться "разумным" доводам "свободной любви". Нивельзина она любит, но "с мужем у нее такая блистательная карьера". Оказывается, самые разумные понятия бессильны перед лицом сложной действительности, которая никак не хочет укладываться в прокрустово ложе ясных и четких логических схем. Так на частном примере новые люди начинают осознавать, (*155) что сдвинуть жизнь одними высокими понятиями и разумными расчетами необычайно трудно. В бытовом эпизоде как в капле воды отражается драма общественной борьбы революционеров-шестидесятников, которые, по словам В. И. Ленина, "остались одиночками и потерпели, по-видимому, полное поражение". Если пафос "Что делать?" - оптимистическое утверждение мечты, то пафос "Пролога" - столкновение мечты с суровой жизненной реальностью.

Вместе с общей тональностью романа изменяются и его герои: там, где был Рахметов, теперь появляется Волгин. Это типичный интеллигент, странноватый, близорукий, рассеянный. Он все время иронизирует, горько подшучивает над самим собой. Волгин - человек "мнительного, робкого характера", принцип его жизни - "ждать и ждать как можно дольше, как можно тише ждать". Чем вызвана столь странная для революционера позиция? Либералы приглашают Волгина выступить с радикальной речью на собрании провинциальных дворян, чтобы, напуганные ею, они подписали наиболее либеральный проект готовящейся крестьянской реформы. Положение Волгина на этом собрании двусмысленно и комично. И вот, стоя в стороне у окна, он впадает в глубокую задумчивость. "Ему вспоминалось, как, бывало, идет по улице его родного города толпа пьяных бурлаков: шум, крик, удалые песни, разбойничьи песни. Чужой подумал бы: "Город в опасности,- вот, вот бросятся грабить лавки и дома, разнесут все по щепочке". Немножко растворяется дверь будки, откуда просовывается заспанное старческое лицо, с седыми, наполовину вылинявшими усами, раскрывается беззубый рот и не то кричит, не то стонет дряхлым хрипом: "Скоты, чего разорались? Вот я вас!" Удалая ватага притихла, передний за заднего хоронится,- еще бы такой окрик, и разбежались бы удалые молодцы, величавшие себя "не ворами, не разбойничками, Стеньки Разина работничками", обещавшие, что как они "веслом махнут", то и "Москвой тряхнут",- разбежались бы, куда глаза глядят...

"Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов,- снизу доверху, все сплошь рабы..." - думал он и хмурил брови". Как быть революционеру, если в никитушках ломовых он не видит ни грана той революционности, о которой мечталось в период работы над романом "Что делать?". Вопрос, на который уже был дан ответ, теперь ставится по-новому. "Ждать",- отвечает Волгин. Наиболее деятельными в романе "Пролог" оказываются либералы. У них действи-(*156)тельно "бездна дел", но зато они и воспринимаются как пустоплясы: "Толкуют: "Освободим крестьян". Где силы на такое дело? Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет: станут освобождать. Что выйдет? Сами судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально, что испортишь дело, выйдет мерзость" - так оценивает ситуацию Волгин. Упрекая народ в рабстве за отсутствие в нем революционности, Волгин в спорах с Левицким вдруг высказывает сомнение в целесообразности революционных путей изменения мира вообще: "Чем ровнее и спокойнее ход улучшений, тем лучше. Это общий закон природы: данное количество силы производит наибольшее количество движения, когда действует ровно и постоянно; действие толчками и скачками менее экономно. Политическая экономия раскрыла, что эта истина точно так же непреложна и в общественной жизни. Следует желать, чтобы все обошлось у нас тихо, мирно. Чем спокойнее, тем лучше". Очевидно, что и сам Волгин находится в состоянии мучительных сомнений. Отчасти поэтому он и сдерживает молодые порывы своего друга Левицкого.

Но призыв Волгина "ждать" не может удовлетворить юного романтика. Левицкому кажется, что вот теперь-то, когда народ молчит, и нужно работать над улучшением судьбы мужика, разъяснять обществу трагизм его положения. Но общество, по словам Волгина, "не хочет думать ни о чем, кроме пустяков". А в таких условиях придется приспосабливаться к его взглядам, разменивать великие идеи на мелкие пустяки. Один воин в поле не рать, зачем впадать в экзальтацию. Что делать? На этот вопрос в "Прологе" нет четкого ответа. Роман обрывается на драматической ноте незавершенного спора между героями и уходит в описание любовных увлечений Левицкого, которые, в свою очередь, прерываются на полуслове.

Таков итог художественного творчества Чернышевского, отнюдь не снижающий значительности наследия писателя. Пушкин как-то сказал: "Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют". На каторге, гонимый и преследуемый, Чернышевский нашел в себе мужество прямо и жестко посмотреть в глаза той правде, о которой он поведал себе и миру в романе "Пролог". Это мужество - тоже гражданский подвиг Чернышевского - писателя и мыслителя. Лишь в августе 1883 года Чернышевскому "милостиво" (*157) разрешили вернуться из Сибири, но не в Петербург, а в Астрахань, под надзор полиции. Он встретил Россию, охваченную правительственной реакцией после убийства народовольцами Александра II. После семнадцатилетней разлуки он встретился с постаревшей Ольгой Сократовной (лишь один раз, в 1866 году, она навестила его на пять дней в Сибири), со взрослыми, совершенно незнакомыми ему сыновьями... В Астрахани Чернышевскому жилось одиноко. Изменилась вся русская жизнь, которую он с трудом понимал и войти в которую уже не мог. После долгих хлопот ему разрешили перебраться на родину, в Саратов. Но вскоре после приезда сюда, 17 (29) октября 1889 года, Чернышевский скончался.